![]()
![]()
Перечитываем «Дубровского»
В последние годы общим местом стало хвалить советскую систему образования. Она-де была лучшей в мире. Сомнения возникают сразу после воспоминаний о миллионах людей, поверивших в «МММ». Еще больше верили Чумаку и Кашпировскому и усердно заряжали воду и качали головой перед телевизором.
Другой крайностью было преподавание литературы. В массовое, детское, совершенно неподготовленное, несозревшее сознание пытались втолкать проблематику государственного и мирового уровня. Ну как сознание 15-летнего подростка может охватить «Войну и Мир»? Или хотя бы «А зори здесь тихие»?[1] С одной стороны, выхолащивалось произведение: ну что такое «Война и Мир» без масонства, о котором на школьных уроках упоминалось вскользь? С другой стороны у школьника на всю жизнь отбивается интерес. «Война и Мир»? – А, проходили, не интересно. Одним из таких произведений, которое проходили (по сути, проходили мимо) в пятом (!) классе школы была повесть Пушкина «Дубровский». Максимум, что оставалось в голове, это что-то про злобную крепостническую систему, и сведенное до уровня пошлой шутки «Спокойно, Маша, я – Дубровский!». А на самом деле проблематика, которую поднимает Великий Пушкин совсем не детская, и далеко не безобидная. Одна из острых поднятых Пушкиным проблем - судебная система, которая создала государственного преступника. Призванная, по идее, отстаивать интересы справедливости, она действует в частных корыстных интересах. Призванная, по идее, охранять Государство, она создала ему врагов.
С чего начался конфликт повести? Псарь Троекурова дерзко пошутил, Дубровский потребовал выдать псаря на расправу, Троекуров оскорбился в своем исключительном праве казнить и миловать своих людей. Дальше – больше. Наконец (внимание!) Троекуров задействует судебную систему в лице заседателя Шабашкина, чтобы против права, против закона отобрать у Дубровского последнее его имение – Кистеневку. Затея эта увенчивается успехом. Старший Дубровский не выдерживает удара и умирает. На сцене появляется Дубровский младший. Изначально законопослушный член общества, он становится на путь противостояния неправедному судебному решению, ставшему причиной смерти отца и его разорения, и начинает мстить.
Здесь нам нужно вспомнить, что представлял собой дворянин начала XIX века. И российский и вообще. Во-первых, это был воин. Во-вторых, воин. И только где-то потом, может быть, чиновник, помещик[2]. Всех дворян сызмальства готовили как воинов, прививали сознание воинов. Очень многие[3], не достигнув двадцати лет, получали реальный боевой опыт. Они умели воевать как лично, так и во главе подразделений. Они не боялись смерти, но и умели выживать. Что нам блестяще демонстрирует Владимир Дубровский. Сам хладнокровный боец (эпизод с медведем), он мастерски ведет разведку, в том числе как агент под прикрытием; подчиняет себе разбойничью вольницу; организует налеты; отстраивает крепостную оборону и довольно успешно противостоит регулярным войскам. У Пушкина Дубровский теряется со своей долей взятого, что называется, саблей. Однако есть основания полагать, что на этом преступный путь не закончится. Легализоваться он сможет только под чужим именем. Деньги, даже очень большие имеют привычку кончаться. Кроме как воевать и преподавать французский, он мало что умеет. А опыт получения серьезных денег помимо легального заработка уже есть. А главное сломаны моральные барьеры, он уже один раз преступил закон. Так что вероятность того, что Дубровский не встанет снова на путь криминала не так уж и велика. Да и его бойцы едва ли возьмутся за мирный промысел. Уже сплоченные в бою, они, скорее всего, выберут себе атамана и продолжат разбойничать, разве что сменят дислокацию – Россия большая.
Попробуем подвести итог. Использованная Троекуровым судебная система не просто не отторгает такое использование, но становится покорным орудием в руках мошенника. Вместо того, чтобы отстоять интересы Государства как Целого и принудить Троекурова оставаться в рамках права, она отрабатывает его частный интерес. Но при этом формируется разрушитель Государства. В итоге вместо одного недовольного помещика мы имеем несколько разграбленных имений; подготовленного и озлобленного полевого командира; несколько десятков организованных довольно умелых, попробовавших крови бойцов-разбойников.
Получается, Пушкин дал нам блестящий пример как судебная система вместо того, чтобы служить справедливости и всеобщему благу, служит частному интересу, порождая при этом бунтовщиков. И остался открытым вопиющий вопрос иммунитета судебной системы против такого её использования.
P.S. Если кто-то из учившихся в советской школе всё-таки вспомнит пятый класс советской школы и начнет говорить про классовую борьбу, прошу не тратить время. Просто вспомните, что и Троекуров, и Дубровский оба были дворяне и принадлежали к одной социальной группе. Так что никакой тут «классовой борьбы». С точки зрения теорий господина Маркса ситуацию понять невозможно.
[1] Лично до меня антивоенный смысл повести Бориса Васильева, кричащее противоречие женского – дарящего жизнь начала и смерти, что несет война, дошел только после службы в армии.
[2] Многие дворяне просто не доживали до выхода в отставку и помещичества. Приписываемые Денису Давыдову слова «Хороший гусар до тридцати пяти не доживает» родились не на пустом месте.
[3] В начале XIX века мир был скорее исключением, чем правилом. Постоянно кто-то с кем-то воевал. Кроме того, на провинциальном дворянстве лежала обязанность защиты обывателей от разбойников.
