![]()
![]()
Омск. Имя нового Комбата быстро пронеслось по полку и все стали ждать нового Комбата в своей роте. Роты были разбросаны на многие расстояния. Но все вибрировали. Легенда бежала впереди его – суров и не спустит ничего. Но мне пришлось встретиться раньше. Нас собирали на командиров отделений в батальоне.
Я был ВВ-шником, но готовились нас как стрелков. А стрелки были, скажем так, не-особо-обязательными солдатами и бойцами, мол, конвойники. И вот мы роем стоим на периметре «семёрки», зоны, привязанной к батальону, и вдруг у меня возникло ощущение, что меня взяли за позвоночник железным кристальным голосом. Я вздрогнул и вытянулся, как мог вытянуться. И все вытянулись тоже. После чётких шагов перед нами появился человек, который вошел в мою память навсегда. Можно описать по-литературному, но меня поразила молодость и совершенство офицерского начала в новом Комбате. Для всей страны образ офицера - это Лановой из «Офицеров», а для меня тогда стал Комбат Скрыпник. И дело даже было не в с-иголочки мундире, сияющих сапогах, совершенных движениях, а в моментальном расположении к нему солдат и младших чинов, несмотря на его железную суровость. Чеканный голос на удивление располагал, при этом форматировал всё как надо. Достаточно было взгляда, чтобы тот, кто просто позволил себе на полградуса отклонить свой взгляд от точки, куда он указывал, превращался в зеницу ока. То есть место, которое вообще не располагало к строгости – периметр заны – стало для меня сценой эталонного – без панибратства и без нажима – работы с солдатами. Меня поразило то, что при подчёркнутом офицерстве он не только не раздражал, а был именно эстетическим эталоном, который притягивал, а не отталкивал. У меня в воспоминаниях он остался как герой фильма, почти из другого мира – мира совершенства мужского, боевого, но очень делового начала.
Это был момент, когда у меня к армии было много вопросов, к своему ротному Борзунову, к замполиту батальона по прозвищу «колхозник», но Скрыпник в моем сознании положил в пользу армии такую положительную гирю феноменального имиджа, что он остался для меня символом русской армии навсегда.
А когда он пошел через полгода на повышение, удивительным был эффект, когда все, страшась его появления в роте, вдруг осиротели. Я никогда не видел такой печали у солдат по поводу отъезда или распределения офицеров.
Все годы студенчества, преподавания в воспоминании об армии у меня было первое появление Комбата. Они сопровождались мыслями, как сложилась судьба у него? И вот когда я по телевизору в середине 90-х услышал имя моего прямого начальника по политической линии и по комсомолу майора Кавуна, подпрыгнул: Кавун стал генералом и стал командовать Внутренними Войсками. И вдруг в 1995 году из репортажей с Кавказа я услышал фамилию Скрыпник. Тот ли это?
Он. И потом все, что приходило ко мне о нём, всё шло под героическим шифром. Как и последнее: героическая смерть. Для меня как будто ушел родной человек. Но я не хотел верить и попытался найти Кавуна, чтобы спросить, наш ли Скрыпник погиб? Не получилось. Но помять требовала добиться. И вдруг полгода назад я увидел эту марку. Испытал шок. Да, это он. Герой России.
У каждого своя битва. Он свою выиграл. Его Победа зовёт нас - к своему бою: вот бруствер, вот автомат. Только напротив не мишени, а мощный противник, который не будет с тобой церемониться.
Мы не спасуем. Комбат, ты со мной. Мы вместе. И Солнце за нас.
