ИЛЛЮЗИИ МОНОПОЛЬНОЙ ВЛАСТИ ЭКОНОМИКИ

1.

Многие уверены, что экономика – это «наше всё». Она определяет жизнь, от неё, как от печки, танцует все жизнь.

Иллюзии экономического превосходства над другими – опасная иллюзия. 

ПОСТУЛАТ. Нет ничего губительнее ставки сферу бесцельных и безосновательных Средств.

Изменение мировых экономических отношений - дело ближайших десяти-двадцати лет. Об этом свидетельствует не только и не столько исчерпанность природных ресурсов, сколько исчерпанность нынешних формул метафизического мышления, уже не способного снять противоречия мирового экономического процесса.

Нейтральность, независимость современной экономической науки - самой "аполитичной" сферы человеческой деятельности - тезис спорный, поскольку ссылки на высокую "объективность" экономики, давно ставшей мифологемой, ныне представляют собой либо форму политической ангажированности, либо интеллектуальной трусости, либо результат комплекса неполноценности учёных, не способных честно признать свою неспособность к производству знаний.

Нынешнюю ситуацию в экономической науке иначе, нежели понятийный хаос, не охарактеризуешь. Все, говоря об одном, разумеют разные, зачастую прямо противоположные вещи.

Попытки остановить понятийное разложение, продиктованные желанием восстановить статус России, упираются в трудность - инерцию мирового экономического мышления. Его проводникам, "творцам" и "прорабам", доведшим страну до цейтнота, выгоднее все обратить в прах, нежели признать хотя бы свою некомпетентность. Это первое. Второе: экономисты ныне носят рясу апостолов. Все надежды и упования связаны если не с их программами, то с их изобретениями, вымыслами и проч. Так Григорий Явлинский превращается в “умницу Явлинского”, а его зоилы сатанизируются.

Претензии экономистов решить через экономику все остальные проблемы - сомнительны. Их импровизации об оживлении экономики вводом иностранных инвестиций с молниеносной быстротой поставили Россию на колени, вывесили этикетку "Продается", после чего “теоретики” торопливо развели руками: "Что было делать?"

Однако не следует делать вывод, что нынешнее экономическое сознание должно быть разрушено. Напротив, оно должно быть дополнено, поскольку именно недостаточность его поставила теорию экономики, а затем самую экономику в столь незавидное положение.

Это первый момент. Второй момент связан с пожеланием самих экономистов оградить их от ответственности, которую они в принципе не могут нести. Поэтому, дополнив сумму принципов экономического мышления, мы должны ограничить сферу приложения этих принципов потенциалом этих принципов. Религия XIX века - политэкономия (а точнее, просто экономическая теория) - должна быть поставлена на место, чтобы она перестала выполнять функции, ей несвойственные. Например, культовые, методологические, политические. Если этого не произойдет, то экономисты будут нас учить, какие следует писать стихи, а какие нет, если чего-то там требует до сих пор неясный "рынок".

Следует оговориться, что критическое положение России лишь повод к нашим заявлениям. Проблема существует давно и она связана с общим кризисом мирового сознания, где экономическое сознание - лишь часть. Однако в отличие от мышления вообще, здесь мы сталкиваемся с весьма консервативной сферой мирового интеллекта, поскольку она непосредственно связана с теми, кто заказывает и покупает экономические мифы. Но если консервация нужных продуктов - дело вполне естественное, то консервация устаревших, прогнивших или вредных - преступление.

2.

Монопольные претензии экономистов выражаются в лозунгах: ”Сначала экономика - затем все остальное”, “Поднимем экономику - поднимется все остальное”, “Экономический фундамент общества определяет все остальные формы его жизни”.

3.

Любое логическое произведение - если оно жанрово определено - должно начинаться с неопределенности предмета, заявленного в названии этой работы. Неопределенность же выражается в форме апории - данности неданности или неданности данности.

Выявление предмета какой-либо науки - акт сложнейший, поскольку этот предмет приходится вычленять из всей совокупности явлений, причем без надлежащего инструмента, а именно самой науки, которая должна возникать одновременно с выявлением ее предмета.

Что же является предметом теории экономики, если все кем-то или чем-то производится, потребляется, соответственно, может быть товаром, соответственно, может выражаться в деньгах (или иных обменных эквивалентах), все - от корки хлеба до времени и глотка воздуха? Если так, то все является предметом исследования только теории экономики, и теория экономики должна быть единственной в мире наукой. Но это - апория, поскольку любое, выраженное как товар, может и терять товарные качества, более того, всякое в некоторый момент теряет товарные качества. Значит ли это, что теория экономики теряет свой Предмет? А разве нет, если конкурент, например, математика, заявляет: все есть Число, следовательно, все может быть исчислено, соответственно, единственная наука, должная существовать, математика. Это не наша фантазия для красного словца, так утверждал Пифагор.

Заметим, что сказанное выше можно отнести к каждой науке. Но это апория.

Далее. Если в недрах науки есть тысяча несогласующихся дефиниций одного и того же явления, то можно ли говорить о науке? Разве наука не факт логики, а логика не должна снимать противоречия (в данном случае, различенность заданного неразличенного)?

Действительно, любая наука - сумма последовательных операций по обоснованию (или вычленению) своего предмета, а также - самой себя, чтобы обоснование предмета было обоснованным знанием о нем. Но опять-таки обоснование есть именно движение логики, ибо обоснование есть опосредствование непосредственного через основание этого непосредственного. Если так, то почему теория экономики считается самостоятельной наукой, хотя она не в состоянии привести к элементарной устойчивости даже основные свои категории? Сколько авторов - столько определений товара, рынка, труда, ценообразования и проч.

Совокупность соображений, домыслов, представляющих конгломерат, не есть наука, ибо у науки методологическая и законодательная (обосновательная) природа! Если же ученый упорствует и не соглашается с тем, что его мнения, допущения, рабочие версии не наука, потребуйте у него ответа на вопрос, в какой момент его личное суждение превращается в научное и на каком основании?

Наше размышление в поисках ключевой предметной апории обнаруживает и частные апории. Например, из нашего утверждения о логической (в снятом виде - методологической) природе любой науки вытекает, что всякая наука становится частью и завершает себя в ее определенности - Методологии.

Начнем с того, что не станем связывать предмет нашего внимания своими домыслами, пусть он сам определит свои формы, сам снимет себя в своем логическом эмбрионе, сам отыщет благоприятную логическую среду для самоопределения.

Во всяком случае это будет честнее, а честность в этой ситуации не прихоть джентльмена. Мы имеем дело с мировой экономической системой (будем точны!) домыслов, спекуляция на которых достигла устрашающих масштабов. Ведь неизвестны основные экономические феномены.

Мы не знаем: 1) что есть спрос,

2) что есть товар,

3) что есть рынок,

4) что есть ключевое понятие теории экономики - производство-потребление и его стоимость, и ее снятые формы - капитал.

Итак, если у нас нет полноты определенности каждого из названных моментов движения искомого предмета, можно ли говорить о науке? Увы!

Поступает возражение. Несмотря на логическую немощь теории экономика имеет колоссальный опыт, практику и, главное, успехи. Парфенон был возведен, когда теория экономики еще не издала младенческого писка.

Не значит ли это, что теория экономики как наука была полностью прикладной.

Увы, это иллюзия.

Что касается опыта, практики и т.п., то это не имеет отношения к теории (науке) экономики, но - имеет отношение к Эконометрии, то есть системе приемов, оперирующих данностями, принятыми условно.

Условность навязывается разными способами. Либо с помощью журналистов, либо с помощью политического насилия. Средств много. Однако именно условность не должна удовлетворять теорию экономики, ибо любая наука есть процесс именно снятия всякой условности (путем ее обоснования). Причем снятие постоянное или постоянно нарождающихся противоречий, связанных с новыми формами ее предмета.

Что касается эконометрии и ее успехов, то кто может поручиться, что это успехи именно эконометрии, а не математики? Вся эконометрия строится на математических приемах и использует достижения больше математики, нежели теории экономики.

Итак, перед нами апория теории экономики. Теория экономики имеет место быть, но не знает свой предмет, следовательно, не знает своих пределов, не знает, наука ли она.

Начнем же с самой простой и одновременно с самой загадочной вещи, которая уж точно связана с основной экономической категорией - с товаром, - может быть, здесь найдем выход?

Обратимся к официальным определениям.

Цитата. "ТОВАР - востребованный на рынке продукт, предмет, услуга, идея, работа". (Толковый словарь бизнесмена. Спб, 1992.).

Это очень абстрактное определение, поскольку после каждого слова можно ставить вопрос о его содержании.

Не всякий продукт является товаром. Товар "начинается" тогда, когда кто-то в нем обнаруживает стоимость. Начиная дело, нужно, следовательно, знать мировоззрение и ценностные ориентации потребителя - то есть конъюнктуру рынка. Но сначала нужно знать, что такое стоимость.

Экономика начинается и заканчивается вопросом, что является товаром - то есть востребованным произведенным, поскольку товар - акт соединения производителя и потребителя.

Не все произведенное - товар, не все потребленное - произведено. В частности, повторяем, человек не производит основной потребительский товар - основу жизнедеятельности - кислород.

Далее, не всякий товар - для всех товар. Товар для одного может не быть товаром для всех остальных.

Далее, повторяем, можно производить разрушение и получать за это деньги. Война как производство разрушения - получение прибыли на разрушении другого производителя.