ВЕЙЕРШТРАСС ПРОСИЛ НЕ ЭКЗАМЕНОВАТЬ КОВАЛЕВСКУЮ УСТНО.

Известно, что в судьбе Софьи Васильевны Ковалевской активное участие принял знаменитый математик Карл Вейерштрасс. Мы уже задавались вопросом, как Карл Вейерштрасс убеждал коллег помогать Софье Ковалевской. К тому же была бы интересна оценка учителем ученицы. Мы нашли письма Вейерштрасса своему коллеге и ученику Лазарусу Фуксу[1], относящиеся к лету 1874-го года[2], когда Софья Васильевна находилась в Германии и работала со знаменитым математиком. В них он ходатайствует о допуске её работ в качестве диссертации на степень доктора Геттингенского университета.

Итак, письмо первое, датированное 27 июня. Из четырех страниц, которые занимает письмо, две содержат математические выкладки, поясняющие содержание работ Ковалевской. Дальше следует фраза: «Я лично без всяких колебаний допустил бы каждую из названных работ в качестве диссертации на степень доктора. Но ввиду того, что это первый случай, когда женщина желает получить степень за математические работы, то факультет не только имеет все основания, поставить строгие требования, но это необходимо в интересах как самой аспирантки, так и моих. Поэтому я убедительно прошу при решении вопрос не принимать во внимание, что я лично заинтересован в нем.» О математическом образовании Софьи Васильевны он отзывается следующим образом: «… я могу с уверенностью сказать, что у меня было очень мало учеников, которые могли бы сравниться с ней в том, что касается её способностей, суждений, и любви к науке. В завершение Вейерштрасс упоминает, что «немецкий язык все же сильно затрудняет автора».

Письмо второе, датированное 3 июля. Практически в первых строках он поднимает вопрос об устном испытании, которому он не советовал бы подвергать ученицу. Ссылается на застенчивость, и что Ковалевская «не решается говорить с незнакомыми». Дальше следует описание её искреннего желания изучать математику и предков, занимавшихся точными науками.

Письмо третье от 19 июля начинается практически с инструкции, как поступить с пакетом, направленным декану «которому Вы затем устно скажете всё необходимое». Также в письме содержатся разъяснения (примерно треть объема письма) к работам соискательницы. Завершает письмо еще одна ссылка на проблемы с языком.

Четвертое письмо от 21 июля наполовину посвящено устному испытанию, точнее его нежелательности. Вторая половина опять-таки содержит математические выкладки, разъясняющие одну из работ Ковалевской.

Как следует понимать заявление «Я лично без всяких колебаний допустил бы…», если не как прямой намек, что допустить очень желательно? Тем более, что адресовано ученику. Последующие оговорки явно призваны соблюсти приличия.

От математика Вейерштрасса следовало бы ожидать более-менее подробного описания учебных дисциплин, которыми овладела Ковалевская и степени этого владения. Однако, характеризуя образование, он почему-то ограничивается восторженными эпитетами. Почему?

Другой вопрос, зачем давать пояснения к работам? Не проще ли направить саму работу, чтобы адресат всё прочитал из первых рук? Тем более, как явствует из второго письма, Вейерштрасс заинтересован в объективной оценке работ его ученицы. Еще более интересным выглядит это на фоне того обстоятельства, что Фукс являлся учеником Вейерштрасса. Значит он, и Ковалевская должны, по определению, находиться в одном семиотическом поле, иначе говоря, говорить на одном математическом языке. Готов допустить, что немецкий Софьи Васильевны был далек от совершенства, а Фукс не владел ни русским ни французским, но язык математических выкладок – универсальный.

Теперь о языке и устном испытании. Лично мне довелось работать в международной корпорации, где официальным языком был английский. Именно тогда я понял, что английский может быть «русским», «американским», «британским», «немецким», «шведским» и др. Случалось, во время загранкомандировок люди испытывали затруднения в магазинах или аэропортах. Однако, когда во главе угла стояла техника, - конструкторские разработки, результаты испытаний, программное обеспечение, – читай та же математика, проблем в общении не возникало. Почему проблемы должны возникнуть в немецком математическом мире? Не будем забывать, что Софья Васильевна почти 4 года прожила в Германии и даже если допустить, что она вела затворнический образ жизни, но минимум с Вейерштрассом, – своим учителем,- она должна была общаться и отточить немецкий. В области математики – однозначно. К тому же Вейерштрасс наверняка знал, что предстоит устное испытание и сделал бы акцент на этом. Тем более, что занятия были индивидуальными.

Выглядит очень интересным аргумент, «стеснительность» для женщины, которая успела принять участие в Парижской Коммуне. И совершенно не стыкуется с её собственными свидетельствами об активной общественной жизни в Петербурге и Стокгольме. Добавим сюда все атрибуты «эмансипированной женщины», включая модный тогда фиктивный брак, и сомнения усилятся. Затруднения с языком, стеснительность … Возникает вопрос, а не опасался ли великий математик, что ученица не сможет внятно воспроизвести то, что он ей продиктовал?

Результат упомянутых писем известен. Докторская степень была-таки присуждена.

 

---