Пенитенциарная конвенция
![]()
![]()
Известно, что в дореволюционные времена реабилитацией бывших осужденных занимались крестьянская община (если подопечный был из крестьян его брали «на поруки»), полиция (если подопечный был из разночинцев), земские службы. Рецидивы были нечасты, поскольку контроль за «бывшими» был тщательный и неослабный. Способствовала этому малая подвижность и большая осёдлость населения.
В советские, в сталинские, времена, во времена создания ГУЛАГА, имеющего цель поднять экономику дешевыми рабочими руками, ситуация изменилась. В реабилитации, в возвращении человека в общество не было особой нужды, люди фактически приговаривались к пожизненному рабству. Огромные сроки, тяжкие условия труда оставляли шансы очень небольшому количеству людей выжить. Изменение ситуации в брежневские времена создали двойственность. С одной стороны, клеймо «зека» было сталинским, но человек уже возвращался в общество и поднимал вопрос о его адаптации. Он был изгоем, но уже рядом со всеми. Двойственность осталась до сих пор. До сих пор неясно, считать человека, вышедшего из мест заключения, очистившим свою совесть, душу, и соответственно, нормальным членом общества или всё-таки он находится под подозрением в криминальных наклонностях. Общественные мнения, наличие массового рецидива говорит о том, что места заключения не сильно очищают душу и не сильно возвращают человека в общество.
Одна из причин такого положения – отсутствие четкого представления об этом человеке.
1. До сих пор не определён его гражданско-правовой статус. Он полноценный член общества или он под подозрением, или он изгой. До сих пор судимость мешает огромному количеству людей работать там, где работают остальные. Они не могут быть на государственной службе, не могут баллотироваться в органы власти, не могут работать в милиции, в спецслужбах, и проч. Тогда что нужно, чтобы он обрёл гражданскую полноценность? Или это невозможно? Тогда отбывание наказания закрывают вопрос по нему, или наоборот - открывают? Отбывание наказания снимают вопрос о его вине или все-таки она остается на всю жизнь в виде судимости. Какие условия он должен соблюсти, чтобы к нему не было вопросов и не было хвоста из «судимости»?
Это вопрос для концептуального осмысления и законодательной практики.
2. Ясно, что именно неорганизованность, именно неуправляемость человека в переходный момент – от «выхода» до социального закрепления толкает его на рецидив. Но если ясно, что «бывший» находится под влиянием прежних правил и, попадая в общество, не сразу от них освобождается, то необходимо закрепить реабилитационный цикл как необходимый для социального закрепления. А лучше, если совместить обязательность и привлекательность, к примеру, если человек проходит успешно реабилитационный цикл, по идее, получает полные гражданские права и с него снимается судимость. Но это концептуальная и законодательная проблема.
Значит, необходима привлекательность переходного, то есть реабилитационного, периода, законодательное закрепление его привлекательности.
3. Реабилитационный период следует узаконить, чтобы в этот цикл можно было вкладывать бюджетные деньги. Если реабилитационный период будет явлением чисто частной инициативы, то это может не приобрести эффективность, поскольку реабилитация кое-что стоит. Даже если деньги на реабилитацию есть, а реабилитация не станет регулярно-привлекательным процессом, то деньги пойдут мимо этого процесса.
В силу того, что процесс реабилитации требует разработки критериев оценки реабилитации, требуется концептуальное, а затем и законодательное вмешательство в формирование этой оценки.
4. Но ясно, что если реабилитационные центры не будут иметь права по формированию репутации «бывшего», то их эффективность будет мала, поэтому они должны получить права по формированию портфолио, его визированию и даче рекомендаций на дальнейшую работу.
Но это тоже законодательная проблема.
С учётом того, что законодательная неопределенность касается огромного количества людей, то реабилитационное законодательство крайне актуально.
