О СКРЫТЫХ СМЫСЛАХ «КАПИТАНСКОЙ ДОЧКИ»

Искушённому читателю, зрителю, слушателю, выражаясь обобщенно – потребителю эстетического продукта, знаком приём, когда главная мысль, которую хочет донести автор, находится не на первом плане. На первый план выдвигается детективный, любовный, боевой сюжет (мы его называем сюжет-носитель), а главный смысловой посыл остается как бы на втором плане. Логика здесь проста. Смыслы, как правило, тяжелы, скучны, отдают менторством и потребитель скорее, зевнув, отложит текст (выключит телевизор, радио), чем будет вникать. Совсем другое дело следить за раскрытием преступления или развитием любовной интриги. Тут читатель (зритель, слушатель) будет вникать, следить, не спать ночами, только бы узнать, кто преступник или поженятся они или нет? Вот тут самое время скрытно внедрить смысл - кратко, чтобы не сбить концентрацию на сюжете-носителе, так, чтобы читатель проглотил смысл, не задумываясь, «на автопилоте». И это работает! Потребитель проглатывает носитель, а заодно, не задумываясь, скрытый смысл.

Пушкин потому и остался в истории как великий писатель, что прекрасно владел приемами эстетического производства. Включая прием сюжета-носителя смыслов. И мы предлагаем присмотреться к повести «Капитанская дочка» именно с этой точки зрения.

Преподавание литературы в советской средней школе вызывает огромное количество вопросов. Прежде всего, жестоким противоречием между возрастом преподавания произведения и возрастом, какому адресовал автор. А между ними лежит не просто разница в годы, а пропасть в виде жизненного опыта. Сложнейшая повесть «Дубровский», что ставит жестокий вопрос: «Как суд, созданный предотвращать преступление, преступника порождает?», преподавалась в пятом (?!) классе. Адресованный очень и очень зрелым людям роман «Преступление и наказание» преподавался 16-летним недорослям. «Капитанская дочка» преподавалась в шестом классе. Тем не менее, нужно отдать должное. А некоторых моментах, советская подача материала, хоть и действовала с марксистско-троцкистских позиций, тем не менее, была права. И прямой тому пример – повесть «Капитанская дочка», которую на уроках подавали как повесть о Пугачеве. Однако, в контексте «революционер» Пушкин захотел написать повесть о «революционере» Пугачеве. Тем не менее, мы согласны с такой постановкой вопроса.

Действительно, Пушкин гениально выстроил сюжет. Он побуждает читателя страница за страницей следить, как разрешится треугольник Гринев – Маша – Швабрин. Беспокоиться, выживет ли Гринев? Наконец, чем кончится интрига с ложным доносом Швабрина? Как поведет себя Императрица? А параллельно читателю преподносится образ Пугачева и Пугачевщины. И читатель дочитывает до конца. Радуется счастливому завершению истории Гринева и Маши, а заодно впитывает то, как поданы Пугачев и Пугачевщина.

Здесь мы сделаем небольшое отступление и напомним, что на тему Пугачева Пушкин создал два произведения: повесть «Капитанская дочка» и исследование «История Пугачевского бунта». Очевидно, что исследование адресовалось научной среде, а повесть – массовому читателю, который исследование просто не станет читать. (Прямое тому подтверждение – коммерческий провал исследования.[1]) Это ещё раз свидетельствует о его писательском мастерстве, способности точно подобрать инструмент для решения конкретной задачи.

Давайте разбираться с посылами Пушкина.

«Одинокий степной волк» Пугачев.

Пугачев появляется в повести во второй главе «Вожатый». Какой-то одиночка посреди бурана в степи. Дворянскому недорослю из относительно спокойной в части дикого зверья симбирской глубинки простительно проявить незнание и быть застигнутым в оренбургской степи бураном. Но яицкий казак Пугачев? Как он там оказался один? Почему человек, по контексту знакомый с реалиями зимней оренбургской степи, в принципе, отправился в путь в буран или накануне бурана? Ведь помимо бурана, есть еще крайне важная часть степной реальности, о которой умолчал Пушкин – волки. Едва ли можно найти зверя страшнее, чем обезумевший от голода зимний степной волк. Но этой части реальности пушкинский Пугачев почему-то не боится.

На постоялом дворе, который Гриневу показался «разбойничьей пристанью», Пугачев быстро осваивается и даже говорит с хозяином на какой-то местной «фене». И в этом разговоре упоминает казачье выступление 1772-го года. Это, с одной стороны позволяет четко привязать происходящее к зиме 1772-73-го года, а с другой делает Пугачева своим среди местных бунтовщиков. Однозначно привязывает его к яицкому казачеству.

Уже на следующий день Пушкин обряжает Пугачева в «тулупчик заячий».

Вообще-то есть сомнения, что в багаже дворянина вообще присутствует этот самый тулупчик. Начну с простого вопроса: Вы когда-нибудь заячий тулуп видели, в руках держали? А из его родственника кролика? Лично я видел кроличьи шубы только в Интернете. Вживую на ком-то – только на детях. Кроличий мех я видел только в советском детстве на шапках. Как правило, серьезные меховые изделия – это овчина (и её разновидности каракуль, мутон, цигейка), норка, соболь, ондатра и т.д. Причина проста. Мех кролика и зайца крайне слабый. Легко истирается, рвется. И если на голове в виде шапки кроличий мех как-то работает, то там, где есть нагрузки, кроличий и заячий мех не годятся. Изделие быстро приходит в негодность. Природой заложена жестокая целесообразность. Лучше удрать, оставив клок шкуры в зубах у хищника, чем вместе с целой шкурой попасть ему на обед. Заячий и кроличий мех никогда не ценился. Пушкин обрядил Пугачева в дешевку, демонстративно опустив его социальный статус.

Следующая встреча Гринева с Пугачевым происходит уже после взятия Белогорской крепости. Нам интересен эпизод со списком «изъятого».

 «В это время из толпы народа, вижу, выступил мой Савельич, подходит к Пугачеву и подает ему лист бумаги. Я не мог придумать, что из того выйдет. «Это что?» — спросил важно Пугачев. «Прочитай, так изволишь увидеть», — отвечал Савельич. Пугачев принял бумагу и долго рассматривал с видом значительным. «Что ты так мудрено пишешь? — сказал он наконец. — Наши светлые очи не могут тут ничего разобрать. Где мой обер-секретарь?»

Неграмотен, только так можно трактовать «Что ты так мудрено пишешь?» И это на фоне крепостного слуги Савельича, который, как раз таки грамотен?

Нужно усомниться в правдивости пушкинской подачи Пугачева. Из его биографии известно, что он служил ординарцем при полковнике Илье Денисове, а с 1769-го он служил в офицерском звании хорунжего. Как ни крути, но на этих должностях необходим хотя бы минимальный уровень грамотности. Прочитать вывеску, приказ, написать донесение и т.д. Похоже, Пушкин здесь лукавит. Но образ принадлежности к самым низам русского общества сформирован

И перед читателем предстает взявшийся из ниоткуда одиночка из самых низов, но, как принято говорить сейчас, «со связями в криминальном мире».

Уральской части Пугачевщины как бы и не было.

Прежде чем продолжить изучение «Капитанской дочки» вспомним некоторые даты и выполним несложные вычисления.

Пугачев объявился Петром Третьим 17 сентября 1773-го[2].

Битва у Татищевой крепости произошла 22 марта 1774-го.

Пугачев был пленен 11 сентября 1774-го.

Получается, Пугачёвщина длилась почти ровно 12 месяцев, а сражение у Татищевой крепости делит Пугачевщину на две практически равные половины по 6 месяцев.

А теперь обратим внимание на то, что в кинематографе принято называть экранным временем. Подавляющая масса текста «Капитанской дочки», практически все события повести, происходят под Оренбургом, которое у Пугачева прошло в безуспешном штурме, - почитай стоянии, под Оренбургом, где у него нашлось даже время на женитьбу. А та часть Пугачевщины, что происходила на Южном, Горном, Внутреннем Урале; где, происходили судьбоносные битвы, удостоилась у Пушкина буквально трех абзацев, а если отбросить «лирику», то и пяти предложений. Чтобы не быть голословными, приведем весь фрагмент:

«Вскоре князь Голицын, под крепостию Татищевой, разбил Пугачева, рассеял его толпы, освободил Оренбург, и, казалось, нанес бунту последний и решительный удар. Зурин был в то время отряжен противу шайки мятежных башкирцев, которые рассеялись прежде, нежели мы их увидали. Весна осадила нас в татарской деревушке. Речки разлились, и дороги стали непроходимы. Мы утешались в нашем бездействии мыслию о скором прекращении скучной и мелочной войны с разбойниками и дикарями.

Но Пугачев не был пойман. Он явился на сибирских заводах, собрал там новые шайки и опять начал злодействовать. Слух о его успехах снова распространился. Мы узнали о разорении сибирских крепостей. Вскоре весть о взятии Казани и о походе самозванца на Москву встревожила начальников войск, беспечно дремавших в надежде на бессилие презренного бунтовщика. Зурин получил повеление переправиться через Волгу. 

Не стану описывать нашего похода и окончания войны. Скажу коротко, что бедствие доходило до крайности. Мы проходили через селения, разоренные бунтовщиками, и поневоле отбирали у бедных жителей то, что успели они спасти. Правление было повсюду прекращено: помещики укрывались по лесам. Шайки разбойников злодействовали повсюду; начальники отдельных отрядов самовластно наказывали и миловали; состояние всего обширного края, где свирепствовал пожар, было ужасно... Не приведи бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный! [курсив мой, на этой фразе остановимся отдельно, А.Б.]

Пугачев бежал, преследуемый Иваном Ивановичем Михельсоном. Вскоре узнали мы о совершенном его разбитии.»

В «сухом остатке», история шести (шести!) месяцев из двенадцати сводится к пяти предложениям: «Вскоре князь Голицын, под крепостию Татищевой, разбил Пугачева… .» «Он явился на сибирских заводах, собрал там новые шайки и опять начал злодействовать.» «Вскоре весть о взятии Казани и о походе самозванца на Москву встревожила начальников войск … .» «Пугачев бежал, преследуемый Иваном Ивановичем Михельсоном. Вскоре узнали мы о совершенном его разбитии.» - Всё. Не было битв под Троицком, Лягушино. Сатки, Кигами, Сартами, Ачитом. Не были сожжены Кундравинская слобода; Златоустовский, Саткинский заводы; Чебаркульская и Красноуфимская крепости. За рамками повествования остались масса событий, практически каждое из которых было судьбоносным. За рамками повествования остались Михельсон (а именно его действия на Урале), Деколонг, Голубцов и другие люди, чьим героизмом была спасена Россия.

При этом у Пушкина наличествует «алиби»: Это литературное произведение, а не документ. Повествование ведется от лица Петра Гринева, который не обязан знать событий, где он не принимал участия. К сюжету повести, формально посвященной вопросам офицерской чести Петра Гринева и истории его любви, события на Урале отношения не имеют. Но у читателя в сознании история Пугачевщины с марта по сентябрь 1774-го укладывается в примитивную цепочку: Татищева крепость – «Сибирские заводы» - «Казань» - «совершенное его разбитие». Всё. Шесть месяцев, уральская часть спрятаны. Она, вроде была, но как что-то малозначительное.

Обратим внимание на именование Пушкиным уральских заводов сибирскими. Здесь может быть, и может не быть искажения. Дело в том, что эти заводы в разное время именовались по-разному. Во времена Пугачева они именовались сибирскими и контролировались Канцелярией Главного правления Сибирских, Казанских и Оренбургских заводов (Екатеринбург), а на момент исследований Пушкина - Уральским горным правлением[3]. Так что нарушения в тексте Пушкина может и не быть, поскольку Петр Гринев вполне мог те заводы именовать сибирскими.

Таким образом, читатель, разобравшись с перипетиями судьбы Гринева и Маши, дождавшись счастливого во всех отношениях конца, попутно, не особо задумываясь, усваивает:

Пугачев – полумаргинал из криминальных кругов Яика. Не связанный ни с Игуменом Филаретом, ни с внешними силами, ни вообще, с какими-то влиятельными кругами. Практически с неба в буран свалился.

Пугачевщина – это Оренбург – Казань – плен. Да, «забежал» Пугачев на Урал, ну, да это так, практически между основными событиями. Можно считать, вообще не забегал.

Ну и напомним введенную в оборот, благодаря Пушкину, фразу «Не приведи бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный!» из которой читатель усваивает: Пугачевщина – это русский бунт, только русский бунт. И никто кроме русских к нему отношения не имеет.

Вот скрытые смыслы, которые Пушкин донес до массового читателя через «Капитанскую дочку».

В заключение затронем вопрос, почему Пушкин сделал это?

В последнее время в Сети появилось достаточно видео Федора Раззакова, который спокойно, на документах раскрыл, что А.С. Пушкин не был почти революционером-бунтарем на вольных хлебах. Но был сотрудником структур, которые впоследствии назовут специальными службами. И заявление Николая I о личном цензорстве Пушкина – это не особый контроль, но статус исполнителя особых поручений Власти, одним из которых и было «исследование» Пугачёвщины, точнее создание официальной картины, призванный не столько открыть, сколько закрыть для непосвященных её истинное содержание.