![]()
![]()
Каждый декабрь мы не только вспоминаем декабристов, но и чествуем их. Помнить – это хорошо, но стоит ли чествовать то, что помним? Но за 200 лет вспомнить придётся многое.
Вообще один из открытых вопросов русской историографии - это вопрос о декабрьском восстании. Чем больше погружаешься в это дело, тем становиться неспокойно: а что откроется ещё, меняющее привычную картину происшедшего?
В школе я с гордостью играл роль Рылеева в большом школьном спектакле. В сценарии был момент, когда на допросе Рылееву задают вопрос о профессии, тот гордо отвечает «Литератор». И я всю жизнь полагал, что так и есть. Даже в институте, читая его энергичные думы, не пытался задуматься, что он мог кем-то другим. Но когда я узнал, что Рылеев был, как бы сказали сейчас, финансовым топ-менеджером Русско-американской компании со значительной долей иностранного капитала, земля под ногами поехала, и я понял, что больше ничего не хочу узнавать. Но пришлось. Современные события не дают истории покоя, накладывая свою отпечатки
Не хотелось бы менять знаки с положительного на другие, но что делать в контексте современных майданов и переворотов? Ведь, пусть со оговорками, но декабрьское выступление – первый русский майдан. 1. Публичное психоделическое массовое выступление на площади – символе власти (Сенатская) рядом с другим символом власти - Памятником Петра Первого, «Медным всадником», - чтобы было понятно, что на что меняем. 2. Провоцирующиее убийство (Милорадовича), делающее солдат заложниками событий (отступать некуда). 3. Майданный обман – свержение под видом восстановления правильного монарха – Константина, среднего брата, который по династической логике должен взойти на престол, но завещание было на Николая, о чём мало на тот момент кто знал.
Это к вопросу о чествовании: не развязываем ли мы избыточным чествованием новые майданы.
Второе. Что меня всегда удивляло в декабристах, которыми я занимался всю жизнь как литературовед и историк, так это их невиданная неподготовленность к правлению страной, которую они хотели захватить. Речь даже не идёт о филькиных конституциях, еле написанных на коленке, а их количестве и несогласованности. То есть они шли во власть, даже не имея между собой первичного согласия. И что они могли принести в страну, кроме хаоса и смуты? Наиболее ясными идеями были, нет, не поднятие уровня технологического уклада страны, а разоружение и – по разным кружкам – роспуск армии. От почти поголовно военных и дворян слышать это было странно – особенно в контексте прошедшей войны с Наполеоном.
Эта неподготовленность давала ощущение, что они и не должны были править страной. Что это просто атакующая группа, у которой было другое руководство.
Третье. Ещё в упомянутом спектакле в школе на сцену вбегал, не помню, кто по сценарию, и выкрикивал непонятную тогда мне фразу «А где же наш диктатор?», относящуюся к Трубецкому, который, как известно, не явился на площадь. Всю жизнь я полагал, что это фигура речи, на грани шутки, потому что советскому человеку, антисталинисту, и в голову не могло придти, что декабристы-республиканцы используют не фигуру речи, а озвучивают настоящий, принятый в их сообществе будущий титул – диктатор. То есть у них было чёткое понимание, что они вводят именно диктатуру! Это был шок даже для стрессоустойчивого возраста.
Можно было бы сослаться на то, что у них не было вариантов названий. Но в США на тот момент был опыт после переворота утверждения президента. Первый консул, на худой конец, по французскому образцу, но диктатор - это слишком. И доводы, что тиранию может победить только тирания, меня уже не утешали, поскольку я всегда был убежден, что тирания с любым лицом ею и останется. Тирания декабристов ничем не будет отличаться от тирании якобинцев, которые назывались конвентом.
Четвёртое. В культе декабристов настораживало всегда определение их лица по месяцу выступления. Другого лица – ни идеологического, ни политического, ни организационного – не было. Декабрь заменял все идеологемы, фактически обезличивая их всех. Они стали воплощением сезонного путча – не более того. Не случайно после них не осталось ни серьёзных книг, ни учения, ни политических проектов. Мелочи не берём. Ясно, что ничего и не было. Это было сообщество слепых, которые хотели затащить Россию либо в смуту, либо в диктатуру. Классический либеральный выбор из двух исторических тупиков: хаос или диктатура.
Россия в 1825 году отказалась идти в тупик.
Часто я бывал в Кировском, оперы и балета, и мы с друзьями прогуливались по улице Декабристов. Но уже в начале восьмидесятых меня травмировало то, что улица Декабристов упирается в "Пряжку" (городская психиатрическая больница №2). Склонный к символизму, я долго переживал.
Но, может быть, история сама сложила адекватный контекст исторической оценки?
«Литературная Россия» №46. 25 декабря 2015
